Февральская свирепая вьюга загнала в старинную церковь четвёрку бездомных людей. Эти бродяги, двое мужчин и две женщины, с измождёнными лицами и в потрёпанной одежде, дурно пахнущие, уселись на скамью и стали греться у камина.

В группе выделялся щуплый, невысокого роста, скуластый, вертлявый мужичок, товарищи звали его Шуркой — на вид ему под пятьдесят. Весь он был какой-то взъерошенный: тронутые сединой, тёмные волосы на голове взлохмачены, на впалых щеках — неопрятная щетина. Наряд его состоял из старой мешковатой куртки с выдранным клоком на спине и ветхих штанов, на ногах — стоптанные башмаки.

Пока спутники Шурки перешёптывались между собой, сам он, щуря свои раскосые чёрные глаза, с живым любопытством оглядывался вокруг: уж очень заинтересовало его всё, что происходило сейчас в храме.

В это время со всей торжественностью и великолепием совершалась Божественная литургия. Под высоким церковным куполом и сводами сияли огнями многоярусные паникадила, в простенках мерцали лампады, пылали свечи в подсвечниках, освещая лики святых на особо чтимых иконах. Церковь заполняли нарядные прихожане; трое священников, облачённых в золотистые ризы, предстояли в открытых царских вратах перед святым престолом. Все усердно и благоговейно молились, с сердечным трепетом крестясь и кланяясь.

Шура сосредоточенно внимал возгласам священнослужителей и вслушивался в льющееся с клироса стройное пение хористов.

Внезапно задубелое, темное лицо его ожило, озарилось радостью и восторгом! Должно быть, в далёком прошлом родная мать или бабушка приводили его, ещё малышом, в церковь. И вот теперь, случайно оказавшись в храме, во время благолепного богослужения, он, вдохнув в себя сладкий запах ладана, курящегося в воздухе от каждения клириком, явственно ощутил, как в памяти его воскрешаются чудесные детские воспоминания.

Возможно, что возымело и другое обстоятельство: невыразимая красота благостного священнодействия внезапно… размягчила Шуркино сердце, ещё до конца не окаменевшее. Этот, казалось бы, совсем пропащий человек, чья искорёженная жизнь катилась в непроглядную тьму, вдруг со всей силой почувствовал всю нечистоту и неправду своего жизненного пути! Вероятно, его душа откликнулась на Божий зов. На глазах бродяги заблестели слезы.

Похоже, впервые за многие годы тяжёлых, мучительных в своей бессмысленности скитаний он, попав сюда, в церковь, узнал, что есть другая — Небесная — жизнь. Чистая, светлая, цельная. Это вдруг открылось ему в самом действии литургической службы. Узнал он, что храм — это словно Небеса на земле.

Что-то непонятное для самого Александра, но, безусловно, удивительное и прекрасное сейчас происходило в душе его! Эта подспудная душевная работа прочитывалась во взгляде его, выражавшем некую смесь горечи, грусти и даже какого-то трепетного изумления перед тайной бытия, вдруг открывшейся ему!

Наверняка Шура сейчас желал только одного: как можно дольше оставаться здесь, в церкви, где было так мирно и покойно, где явственно он ощущал благодатную атмосферу любви, радости и полноты бытия!

Однако совершенно другие устремления были у Шуриных спутников: они, греясь возле теплого камина, заговорщически, шёпотом, переговаривались между собой, бросая на погруженных в молитву прихожан враждебные и даже озлобленные взгляды. Было заметно, что евхаристическая служба вызывает у бродяг явное отторжение и глухую неприязнь.

Окончательно согревшись, мужчина и две женщины дружно встали и пошли к выходу, едва не силком уводя за собой впавшего в задумчивое состояние Шуру.

.Через месяц Александр опять появился в церкви. Один. Он по-прежнему был одет в рваную, видавшую виды, куртку. Сняв с головы шапку, Шура скромно присел на скамью у камина, пятернёй провёл по растрёпанным волосам, приглаживая их. Как зачарованный, стал следить за действием литургической службы.

Вот в завершение Eвхаристии высокий, статный, русобородый священник вынес из алтаря Святую Чашу, провозгласив густым басом: «Со страхом Божиим и верою приступите…». Тотчас образовались две очереди причастников — справа и прямо по центру храма. Первыми пропускали молодых родителей с младенцами и детьми постарше. Замыкал длинную «детскую» очередь атлет, державший на руках кроху-дочурку.

Тут Шура, не раздумывая, покинул насиженное место и стал сзади силача. Вид имел он отчаянный, и, казалось, никакая сила не заставит его выйти из очереди!

Понятное дело, бродяге и в голову не приходила мысль о том, что не каждому человеку, находящемуся в храме, позволено будет встать перед Святой Чашей и причаститься. Скорее всего, он даже не догадывался о том, что только крещёный православный христианин может принять Святые Тело и Кровь Христовы, и то лишь после подготовки постом, молитвами и исповедью.

И, вообще, был ли Александр крещёным?!!

Между тем «детская» очередь заметно продвинулась. Замыкающий её щуплый, непоседливый Александр старательно прятался за могучей фигурой атлета. Он сутулился и вжимал голову в плечи, чтобы стать как можно незаметнее в этой нарядной толпе, и как тень повторял движения спортсмена, поворачиваясь всем корпусом то влево, то вправо. Однако, чересчур суетясь, мужичок ещё больше привлекал к себе внимание.

Между тем священник причастил кроху и отца её. Вот, наконец, шагнул к нему бледный Шура, испуганно глядя снизу вверх на этого богатыря батюшку, очень торжественного, очень строгого. Широко открыл рот, готовясь принять Святых Тайн. Священник по-отечески сочувственно поглядел на отчаянного бродягу и тотчас невозмутимо махнул рукой в сторону столика с запивкой. Шура послушно кивнул, закрыл рот и пошёл туда.

В этот момент, несомненно, что-то необычное с Шурой произошло! Казалось бы, ничего не свершилось — ведь Святых Тайн он так и не удостоился. Но, по всей видимости, стояние в очереди причастников, а затем перед Святой Чашей всё-таки принесло неожиданный плод: в Александре стала действовать Божия благодать! Жёлтое скуластое лицо его просветлело, и окружающие увидели, что он далеко ещё не стар — возможно, ему нет и сорока!

Он широко и радостно заулыбался своим щербатым ртом. Расправил плечи и будто стал выше ростом. Смотрел теперь он прямо, спокойно и твёрдо, высоко держа голову, ступал уверенно, степенно, как знающий себе цену человек. Пройдя к столику, принял в себя теплоту — брусничный морс и съел кусочек просфоры. Ловя на себе благожелательные взгляды людей, почувствовал с радостью, что здесь, в церкви, он равный среди равных — братьев и сестёр во Христе.

Мужичок весь сиял от распирающего его восторга и удовольствия. Шёл весело. Люди, улыбаясь, расступались, пропуская его. Вдруг он… споткнулся и едва не упал — скамья у камина, оказывается, не пустовала: его поджидали мужчина и две женщины. Лица у них одутловатые, хмурые, недобрые. Они издали сверлили взглядами «отщепенца» Шуру.

Тот, сразу поникнув, с обречённым видом сел между ними. Товарищи наперебой, злым шипящим шёпотом стали отчитывать его за какую-то провинность, грубо толкая своими локтями и кулаками. Наконец, группа бродяг, как и в прошлый раз, направилась к выходу. Последним шёл поникший Шура -точно на заклание. Напоследок, оглянувшись, он обвёл тоскливым взглядом пространство церкви, будто прощаясь навсегда.

.Стой поры прошло три года. Почему-то вспоминается мне бездомный бедняга Шура. Жив ли он или сгинул со свету? Об этом ведает лишь Бог. Очень хочется верить, что он ещё жив. Когда странствие Александра на земле закончится (если уже не закончилось), его бессмертная душа предстанет перед Богом. Тогда, в оправдание своей беспутной жизни, бродяга поведает о своём дерзновенном желании — соединиться в святом Таинстве Причащения с Иисусом Христом, Сыном Божиим. Возможно, Шура принесёт на частный суд своё покаянное сердце. И думается, милосердный Создатель, всемилостивый Господь Бог простит его!

***
фото: