Великая Отечественная война закончилась много лет назад. Как принято говорить, время залечивает раны. А героиня нашего рассказа, Клавдия Дмитриевна Великанова (имя и фамилия изменены — Т.М.), обострённо помнила об ужасах войны до конца своей жизни.

Детство Клавы оборвалось слишком рано. Летом 1941 года, в свои пять лет, она узнала, и не понаслышке, что это такое — вражеские авиационные налёты и бомбёжки. Немецко-фашистские войска стремительно подступали к Ленинграду. Уже в сентябре её родной город оказался в осаде.

Однажды немецкая бомба попала в один из заводских цехов, где работали Клавины родители (к слову, её отец готовился уйти на фронт). Так, она осиротела и попала в детский дом. Всем ленинградцам жилось тогда тяжело, многие из них были на грани жизни и смерти. Массированные налёты вражеской авиации, отсутствие света, тепла, воды — всё это подтачивало силы людей, впрочем, не сломило их дух.

Из блокадного города стремились в первую очередь эвакуировать детей.

В тот зимний морозный день длинная колонна разномастных машин и автобусов растянулась по Дороге жизни. Старенький автобус марки «ЗИС-8», набитый детдомовскими ребятишками, ехал по ледяной трассе замёрзшего Ладожского озера. Бывалые водители старались как можно быстрее проскочить это опасное место. Того и гляди, налетят немецкие «мессеры», тогда — неминуема смерть!

Маленькая Клава, привычная к военному лихолетью, думала сейчас о своём. Она сидела в последнем ряду, сбоку у окна. Прижав лицо к стеклу, покрытому инеем, безучастно смотрела на проезжающие мимо полуторки с солдатами, на пушки с вздыбленными вверх, в серое небо, стволами, и лишь об одном мечтала — о куске хлеба. У неё, истощённой от недоедания, распухли ноги, и она с трудом ходила. В тылу, куда её привезут, наверняка не стреляют, не бомбят, и главное, там её досыта накормят — вот такие мысли проносились в ее голове.

Внезапно из-за сизых туч вывалилась стая самолетов с жирной свастикой на крыльях. Они стали пикировать вниз, сбрасывая на автоколонну бомбы. Прямо перед автобусом взметнулся огненный столб, смешавшись с ледяным крошевом и водой. Словно в замедленной съёмке девочка увидела, как автобус сильно накренился вперёд и стал медленно сползать в огромную тёмную промоину. Всё длилось какое-то мгновение, врезавшееся в память навсегда. Дети тотчас же повскакали со своих мест, они кричали как обезумевшие; сбились в кучу и, едва не падая друг на друга, рвались к закрытым дверям автобуса. До сих пор в ушах Клавы стоит этот многоголосый отчаянный вопль! Она, вцепившись руками в переднее кресло, точно приросла к месту от сковавшего ее ужаса. И тоже закричала.

Клава остро чувствовала — смерть близка! Но, должно быть, ангел-хранитель примчался на выручку: он явился в облике юного, белобрысого, безусого солдатика в серой шинели. Молодой боец спрыгнул с полуторки, которая следовала в колонне за автобусом. Он, рискуя жизнью, бросился в тёмную полынью. Нырнув, успел разбить прикладом винтовки оконное стекло. Быстро просунул руки в зазубренный проем, схватил девчушку под мышки и рывком вытянул из тонущего «ЗИСа». Затем передал её в чьи-то руки и снова нырнул, пытаясь спасти еще кого-нибудь. Девочку оттащили от края полыньи на сухое место. Широко открытыми глазами она смотрела, как пучина поглотила автобус…

Что было потом, Клава помнит смутно: кругом взрывы, алая кровь на снегу, бегущие куда-то люди. Она, спотыкаясь и падая, побрела прочь от полыньи. Позднее, когда вражеские самолеты улетели, её привели в палатку и переодели в сухую одежду.

Однако испытания не закончились: казалось, судьба брала девочку на излом. В этот же день она, что называется, попала ещё в одну переделку. И снова каким-то чудом спаслась…

Дело было так. Когда грузовая машина с группой эвакуированных ленинградцев (среди них была спасенная Клава) прибыла на другой берег, в эвакопункте их встретили удивительно радушно. На заснеженной поляне в котлах варилось что-то ароматное, пахнущее мясным. В большой палатке были накрыты столы. То ли по чьему-то недосмотру или недомыслию (увы, в тылу хватало неразберихи, а также и неосведомлённых людей), то ли по чьему-то злому умыслу (в Ленинградской области, случалось, действовали и диверсанты), истощённых ленинградцев с ходу стали кормить тушёным мясом с картошкой.

Клава оказалась в группе отставших — ослабленных и раненых. Она заплакала от того, что ноги её не несут, и приходится черепашьими шагами идти к котлам с едой. Как оказалось, это промедление спасло её и взрослых спутников от верной гибели. Eщё только что они с некой завистью смотрели вслед небольшой кучке исхудалых людей, проворно добравшихся первыми до палатки-столовой. Там, очевидно, их сытно накормили вожделенным мясным блюдом. Спустя несколько минут случилось вот что: ленинградцы, отведавшие пищи, вдруг как один стали выскакивать на улицу и хвататься за животы. Они сильно стонали и даже катались по снегу, мучаясь от сильных колик. Некоторые из них на глазах у всех вскоре. затихали: внезапная смерть настигла их!

Потом ещё не раз судьба миловала нашу героиню. В эвакопункте была сформирована группа (детский дом) из осиротевших детей. Их посадили на пассажирский поезд и отправили вглубь страны, в южном направлении. Больше двух месяцев детдом добирался до Кубани. Поезд простаивал на железнодорожных станциях и полустанках по несколько суток. В сторону фронта шли эшелоны с бойцами Красной Армии, военной техникой, а оттуда — санитарные поезда с ранеными. Часто случались налеты вражеской авиации: детский эшелон бомбили. Клава помнит, что в дальнейшем пришлось ехать в товарных вагонах. В теплушках были оборудованы нары, покрытые соломой, грела печка-буржуйка.

Со временем дети подружились, играли в разные игры. Кормили их вполне сносно. Клава даже немного окрепла и повеселела. Ребята привыкли к непростой жизни на колёсах, к частым бомбёжкам. Они стойко переносили трудности военного быта.

Эвакуированных детей поселили в одном из кубанских селений. Все верили, что тут прочный тыл. Но детдом пробыл в благодатном краю всего несколько месяцев. Потом — срочная эвакуация, снова вглубь страны. Тогда, летом 1942 года, началось наступление немецко-румынских войск на Кубань и Закавказье. Разворачивалась грандиозная битва за Кавказ.

Детский дом нашёл приют в Рязанской области. Многое пришлось испытать юным воспитанникам вместе с воспитателями в военное лихолетье! Там же, под Рязанью, с ликованием встретили день Победы.

Послевоенная жизнь Клавдии, в общем-то, складывалась достаточно благополучно. Всё, о чем когда-то мечталось, сбылось. Возвращение из эвакуации в родной Ленинград. Годы учёбы в школе, затем -в техникуме.

Eй дали комнату в коммунальной квартире. Клава трудилась мастером-технологом на крупном металлургическом заводе и гордилась этим. Она удачно вышла замуж.

Однажды вместе с мужем Фёдором, строителем по профессии, Клавдия уехала по оргнабору в строящийся на севере Карелии город Костомукшу. Да так и остались они там жить. Великанова многие годы отдала работе на горно-обогатительном комбинате. Чета жила обеспеченно. Обычно супруги проводили отпуск где-нибудь на престижном советском курорте или в санатории. Детей у них не было.

Eщё в начале супружеской жизни Клавдия, узнав, что ей не суждено иметь детей, предложила мужу взять ребёнка из Дома малютки. Однако Фёдор, тихий молчун, почему-то воспротивился. Похоже, его всё устраивало в размеренном семейном их укладе. Жена не стала настаивать на своём.

Так вдвоём они состарились, стали пенсионерами. Потом случилась беда: Фёдор внезапно умер из-за сердечного приступа. Погоревав недолго, Клавдия решила, что она будет коротать свой век, скажем, не за домашним вязаньем, а в гуще трудовых буден. Устроилась вахтёром в общежитие родного комбината. Она была очень ответственной, скромной, трудолюбивой. За самоотверженный труд не раз награждалась Почётными грамотами и прочими знаками отличия.

Пролетели годы. Клавдия Дмитриевна, несмотря на немощи, в 75 лет всё ещё продолжала дежурить на своём посту.

Всегда помня про своё трудное детство, женщина избегала встреч с городскими журналистами. Они, в преддверии очередного Дня Победы, сильно докучали своими просьбами об интервью. А ей было больно вспоминать о прошлом.

Вот и в этот раз из редакции газеты прислали в дежурку общежития молодого корреспондента Дину. Девушка проявила настойчивость, говоря о важности интервью. «Правда о войне из ваших уст — живого свидетеля, ветерана труда — прежде всего, нужна юным и молодым поколениям!», -убежденно заключила она свою речь. И Клавдия Дмитриевна сдалась. Назначила встречу в своей квартире.

Дина явилась с диктофоном. Она с любопытством оглядела однокомнатную уютную квартирку, сплошь уставленную застеклёнными книжными шкафами — очевидно, хозяйка была книгочеем. Гостья и Великанова устроились на кухне за чашкой чая. Тут внимание журналистки приковало следующее: под окном стояло несколько стеклянных трёхлитровых банок, доверху набитых. белыми сухарями! Поймав ее изумленный взгляд, Клавдия Дмитриевна кивнула: «Да, у меня и на балконе сухари. До сих пор очень боюсь голода… — И, помолчав немного, она продолжила: — А теперь поговорим о войне. Ты только убери подальше диктофон. Пиши в блокнот».

Корреспондент послушно убрала диктофон в сумку. Несколько часов подряд продолжалась беседа. Точнее, это был монолог Клавдии Дмитриевны, её своеобразная исповедь. Она, ловя внимательный и участливый взгляд юной собеседницы, без утайки рассказала обо всём. Об ужасах блокады, о долгом путешествии в теплушках на юг, о жизни в тылу — на Кубани, о том, как они, детдомовские дети, едва не угодили в руки фашистов-десантников и буквально спаслись бегством. И о многом другом откровенно делилась она. А потом наказывала Дине, чтобы та написала короткую заметку — мол, «только голые факты». Та пообещала. После её ухода женщина ещё долго, едва не до утра, сидела в кресле, погрузившись в воспоминания. «Вот точно исповедовалась, — усмехаясь, сказала она вслух. — Душевную боль свою я выплеснула, даже на сердце легче стало».

Вскоре в номере газеты вышла заметка с воспоминаниями о войне старейшей работницы комбината — блокадницы Великановой. Клавдия Дмитриевна несколько раз внимательно прочитала Динину зарисовку. Eй понравился ёмкий рассказ, изложенный, как хроника военных событий.

Он вызвал яркие впечатления, даже чувство патриотизма. Воспоминания натолкнули её на размышления о своём жизненном пути, о том, что неслучайно судьба так долго берегла её. Может быть, глубинный смысл заключается в том, что всю жизнь она стремилась быть нужной другим людям. В этом, наверное, и кроется человеческое счастье…

На другой день Великанова решительно взялась опустошать все стеклянные банки с сухарями. Содержимое аккуратно сложила в большой полотняный мешок и увезла на молочную ферму, расположенную в окрестностях Костомукши. Eё уже не мучили былые блокадные страхи — однажды умереть от голода. Какой-то внутренний переворот совершился в ней. Это окрылило ее.

…Спустя месяц Великанова ушла из жизни. Умерла она ночью, во сне. Оказывается, у неё было больное сердце. Журналистка Дина, во время их краткого знакомства успевшая сильно привязаться к ней, прочитав некролог, опечалилась. Да и коллеги Клавдии Дмитриевны тоже скорбели. Одно успокаивало: память о ней, доброй, сильной духом, женщине надолго останется в сердцах всех, кто знал её…

***
фото: